отрывки...

[Loffofora]

люблю его верлибры, наслаждаюсь...

Х. Л. Борхес. Часовой

Наступает рассвет, и я вспоминаю себя; он здесь.
Первым делом он сообщает мне свое (а также и мое) имя.
Я возвращаюсь в рабство, которое длится более шести десятков лет.
Он навязывает мне свою память.
Он навязывает мне повседневные условия человеческого существования.
Мне давно приходится ухаживать за ним; он требует, чтобы я мыл ему ноги.
Он стережет меня в зеркалах, в шкафах красного дерева, в стеклах витрин.
Одна, а затем и другая женщина отвергли его,
и мне пришлось разделить с ним эту горечь.
Сейчас я пишу под его диктовку эти стихи, которые мне не нравятся.
Он вынудил меня изучать туманный курс трудного англосаксонского.
Он обратил меня в языческий культ почитания погибших на войне,
хотя я, возможно, не сумел бы обменяться с ними ни словом.
На последнем лестничном пролете я ощущаю, что он где-то рядом.
В моих шагах, в моем голосе.
Я ненавижу его до мелочей.
Я с удовлетворением замечаю, что он почти ничего не видит.
Я нахожусь в круглой камере, которая окружена бесконечной стеной.
Никто из нас двоих не обманывает другого, но оба мы лжем.
Мы достаточно знакомы, мой неразлучный брат.
Ты пьешь воду из моей чаши и поедаешь мой хлеб.
Врата самоубийства открыты, однако теологи утверждают,
что в потустороннем мраке иного царства
я встречу себя, ожидающего меня самого.

The unending gift

Художник пообещал нам написать картину.
А сейчас я нахожусь в Новой Англии и знаю, что он умер. Как это было уже не раз, я почувствовал грусть и удивился тому, насколько мы похожи на сон. Я подумал об утраченных человеке и картине.
(Только боги могут обещать, потому что они бессмертны.)
Я подумал о подрамнике, на который не будет натянут холст.
Потом я подумал: если бы картина была написана, со временем она стала бы еще одной обыденной вещью, предметом моего домашнего тщеславия; но сейчас она безгранична и нескончаема, способна принять любую форму и цвет и не связана никакими узами.
Ее существование ничем не обусловлено. Она будет жить и расти, словно музыка, и пребудет со мной до конца. Спасибо тебе, Хорхе Ларко[4].
(Люди тоже могут обещать, потому что в обещании есть нечто бессмертное.)

В «Карманном оракуле» испанского писателя
Бальтасара Грасиана

говорится, что в общении не следует быть
хрупким, как стекло. Иные потому легко дают трещину, что внутри
пусты; себя заполняя обидой, других наполняют досадой.
Психологическая уязвимость проявляется не только в чрезмерной
обидчивости. Уязвим и тот, кто не способен противостоять нажиму со
стороны других людей, когда их желания и стремления противоречат его
собственным представлениям о том, что и как нужно делать. Например,
многие люди страдают от того, что не умеют отказывать даже в тех
просьбах, выполнять которые не считают нужным. И тем не менее
стараются выполнить, боясь обидеть просителя. Уязвимость и обидчивость, которые иногда принимаются за чувство собственного достоинства,- черты характера, в первую очередь лишающие человека шансов на полноценное общение.


юбые обстоятельства (события), которые с нами происходят —
последствия наших реакций на предыдущие события.
НА НАС ПОЛНАЯ, ТОТАЛЬНАЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЗА НАШИ РЕАКЦИИ. А все происходящие события —
последствия НАШИХ предыдущих реакций. Значит вся наша жизнь —
произведение собственных рук. Хотите вы это принимать или нет, ВЫБОР
только за вами….


http://www.lib.ru/BORHES/

вот опять шарж по аське прислали,... во, что думают обо мне люди,
спасибо Разиель, но убивать всё ж тебя бы я не стала... кому потом плакаться то буду и рюкзак твой ещё пригодится...